Интервью к 25 летию со дня монашеского пострига игумении Феофании

Матушка Феофания, благословите! 14 апреля исполнилось 25 лет со дня Вашего монашеского пострига. Расскажите, пожалуйста, как Вы пришли в монастырь?

В юности, как и все молодые, я хотела выйти замуж, поэтому старалась всему научиться — готовить, шить, вести домашнее хозяйство. Потом училась на регента, ездила к моему духовнику, в Троице-Сергиеву Лавру, исповедовалась и просила советов у батюшки. Потом, когда его перевели во вновь открытый Данилов монастырь, стала ездить туда. И всегда, когда я бывала у батюшки, ездила на могилку блаженной Матронушки.

А духовник как-то спросил у моей сестры, дружу ли с кем-нибудь? Она сказала, что да. И, видимо, батюшка так помолился, что мы вскоре расстались. О монастыре совершенно не думала, Господь потихоньку вёл. Хотя так получалось, что всё время кто-то из близких говорил что-нибудь о монашестве.

С тётей Раисой мы часто ездили к блаженной Любушке, она под Санкт-Петербургом жила в д. Сусанино. Мы у нее бывали по 2-3 дня, помогали по хозяйству, огород пололи, и советовалась с Любушкой — за кого мне лучше выйти замуж? Блаженная отвечала — и этот хороший, и этот хороший... Как-то приехали, сидим, пьём чай, и я так неожиданно для себя самой спросила: «Любушка, а может мне в монастырь пойти?».

Она так посмотрела на меня в недоумении: я же раньше только про женихов спрашивала у нее! «Сейчас помолюсь», говорит. Потом Любушка встала у икон и долго-долго молилась. А мы сидим, как ни в чем не бывало, дальше чай пьем, разговариваем, не обратили внимания на мои слова. Любушка помолилась, стала уговаривать меня и ходить вокруг меня, хлопая в ладоши: «В монастырь! В монастырь пойдешь и будешь жить как в Иерусалиме! Ты будешь самым счастливым человеком!» Мы перепугались, тётя Рая говорит: «Любушка, какой Иерусалим? Нет-нет, в Иерусалим ей нельзя, там очень страшно, не поедет она в Иерусалим! В любой монастырь, но только не в Иерусалим!» Я очень боялась из России уезжать, поэтому даже дар речи потеряла. Думаю, что делать? Но ведь Любушка сказала, как же ослушаться?.. А Любушка стала меня успокаивать: «Замужем тебе, конечно, хорошо будет, но в монастыре тебе будет лучше! Поверь мне, тебе ни о чем не надо будет беспокоиться, у тебя будет всё! Ты будешь жить как в Иерусалиме! И фрукты круглый год, а цветов — целое море!». Я думаю — ну, точно, в Иерусалим отправляет меня! Даже представить не могла, что это Любушка о другом месте говорит.

Потом мы остались ночевать у блаженной, и она почему-то положила меня к себе в келью на диванчик, хотя обычно мы спали в коридоре. Я легла и сразу же заснула. Ночью просыпаюсь — а Любушка стоит и молится. Берет одну икону, что-то говорит и говорит на своем языке, икону целует, и так долго, с каждой иконой по полчаса. Я испугалась, лежу — боюсь пошевелиться, и так до самого рассвета она молилась, не помню уже, как я заснула. А утром пьем чай, я только хотела рот открыть, а Любушка говорит: «Ну как спали?» — и сама себе отвечает: «Всю ночь спали, всю ночь спали, хорошо спали!». И я поняла, что не нужно рассказывать, что я видела.

А буквально через неделю едем мы с одной соседкой знакомой в электричке, я сижу читаю три канона по самодельному молитвослову (у меня был такой маленький блокнотик, от руки переписанный, он до сих пор у меня хранится). Снаружи у меня была какая-то мирская книга, а в ней лежал этот молитвослов, чтобы не видно было, что я читаю. Напротив нас сидели трое мужчин, все на завод ехали, и вдруг один из них как закричит на меня: «Монашка! Ее надо брать, она монашка! Где милиция?!» — а у самого пена изо рта идёт, его трясёт; у него какая-то книжка была в руках. «Вот почитай, к кому вы ездите, к монахам!» Мы так испугались! Подруга говорит мне — убирай скорее блокнот! А ведь это были годы, когда еще в тюрьму могли посадить за церковные книги. Я скорее убрала, сижу ни жива ни мертва, Иисусову молитву читаю. Эти мужики быстрей в другой вагон увели своего товарища, я думала, он на меня набросится. Я всегда, когда ездила, читала молитвы.

  

Но в монастырь я еще год собиралась, никак не могла решиться. За это время насмотрелась на семейную жизнь своего брата и сестры, понянчилась с племянниками: поняла, что семья — это тоже нелегкий крест. Дети мал мала меньше, всех нужно накормить, смотреть за ними. Брата, священника Александра, часто переводили с одного прихода на другой, глушь, деревня – трудно очень приходилось и ему и всей семье. Наша мама постоянно меня к ним посылала: гостинцы приготовит и пирожки, чтобы хоть чем-то помочь.

Нас было 9 детей, а мама строгая, говорила: «Женитесь, или замуж выходите — терпите, нет благословения вам на развод! Или в монастырь собрались — чтобы до конца терпели, обратно я вас не жду, не позорьте меня! Это на всю жизнь вы сами себе выбираете путь!». Тогда в России еще не открывались монастыри, и я во время отпуска поехала в Корецкий монастырь помочь старшей сестре Марии, которая уже в нем жила. И так мне в монастыре понравилось, что я там осталась, даже у духовника ничего не спрашивала.

Послушница Ольга в Корецком монастыре

Мама меня благословила иконой, дала черный пуховый платок, кофту теплую, которую сама вязала. До сих пор храню эти вещи как мамино благословение. Таких мыслей, чтобы уйти из монастыря, не было и в помине — это считалось большим позором, тем более что нашу семью все знали в Струнино, ведь все верующие были. Главное, чтобы у человека было свое желание — жить в монастыре, стремиться служить Господу. Даже благословение духовника не поможет, если человек не хочет сам пойти и смириться, жить в послушании — идти тесным путем, бороться со своими страстями. Монашество – это избрание Божие. И в дальнейшем сомнений в правильности выбранного пути у меня никогда не возникало.

 Расскажите, пожалуйста, об обстоятельствах Вашего монашеского пострига. Что Вы чувствовали в этот момент?

Из Корецкого монастыря меня направили на послушание в Московскую Патриархию, а потом, после смерти Святейшего Патриарха Пимена, я попросилась у Святейшего Патриарха Алексия II в Дивеевский монастырь, потому что очень любила преподобного Серафима Саровского. Патриарх отпустил, но через несколько лет благословил меня возрождать в Москве Покровский монастырь, и в феврале 1995 года я была назначена его настоятельницей. Тогда я была еще инокиней Ольгой. Спустя 2 месяца, 14 апреля, Святейший Патриарх Алексий II назначил постриг. Помню, вызвал нас еще с одной сестрой, инокиней Марией, которая несла послушание в Патриархии, и спрашивает: «Ну, как вас назвать? Может, «Мойкой»?». Есть такое имя в святцах – Моика, для нашего слуха непривычное. Мы конечно испугались, я говорю: «Ваше Святейшество, да хоть тряпкой назовите, только постригите, уже пост кончается!». А потом мы сидели и думали, кого же Патриарх назовет Мойкой?.. Но Святейший, конечно, шутил, и назвал инокиню Марию Силуаной, а меня – Феофанией. Постриг состоялся на Лазареву субботу в крестовом храме в честь Владимирской иконы Божией Матери Патриаршей резиденции в Чистом переулке.

Монашеский постриг. 14 апреля 1995 года.

По древнему обычаю мы ползли под мантиями старших монахинь под пение стихиры «Объятия Отча…» - очень долго получилось ползти, через 3 зала резиденции (сам храм очень маленький). Пели сестры Пюхтицкого монастыря, а мантией меня накрывала игумения Филарета, настоятельница Пюхтицкого подворья в Москве. Потом 2 ночи сидели в храме, читали правило, пятисотницу, Псалтирь. На третью ночь нас не оставили – нужно было уже нести послушание.

Конечно, я боялась, ведь такие обеты нужно давать. Очень ответственно нужно подходить к монашескому постригу, это на всю жизнь. Назад дороги нет.

А почему монаху при постриге дают новое имя? Это имеет какой-то символический смысл?

Постриг – это отречение от мира, от прежней жизни. Это как второе крещение: человек заново рождается духовно. Поэтому чаще всего монаху в постриге нарекают новое имя, либо оставляют прежнее, но в честь другого святого.

Монах приносит Господу обеты, совлекается ветхого человека, а Господь в ответ дарует монаху сугубую благодать молиться за весь мир. Почему в монастырях принимают сорокоусты, неусыпаемую псалтирь, другие особенные требы? Потому что главное делание монахов – это молитва. Святые отцы говорят, что пока монахи молятся, мир будет стоять.

Говорят, что в монастыре бывает много искушений. Так ли это?

Монах – это бескровный мученик, он полностью посвятил себя борьбе со страстями. В миру человек может спокойно жить и думать, что у него всё хорошо, потому что там много внешних забот, которые отвлекают от своего внутреннего мира. Просто некогда остановиться и заглянуть вглубь души. А в монастыре внешняя жизнь четко налажена и регламентирована, поэтому приходится постоянно заниматься внутренним деланием, и со временем человек уже полностью видит себя таким, какой он есть, без прикрас. Видит, что только с помощью Божией может исправиться и спасти душу. Святые отцы очень хорошо описали эту великую науку. Авва Дорофей, Иоанн Лествичник, святитель Игнатий Брянчанинов и многие другие – все они опытом прошли монашеское делание, и мы можем подражать им. Хотя по-настоящему человек может научиться только на собственном опыте.

Господь дает и Свою благодать: когда монах не чувствует ни усталости, ни трудностей на послушании, ради Христа он готов хоть на крест. Когда я только поступила в монастырь, мне казалось, что я в раю. Монастырей не было, и чтобы поступить в Корецкий монастырь, был целый конкурс, 20 человек на 1 место.

На послушаниях в Корецком монастыре

Все были на испытательном сроке, трудились целыми днями. Когда меня куда-нибудь на послушание назначали, я только скажу: «Благословите!» - и вперед. Боялась сказать, что голова болит или еще что-то, страх был перед Господом – ведь для Него трудимся. Казалось, здесь мой дом, и я больше никуда не уйду. Потом, правда, получилось, что меня сначала отправили в Московскую Патриархию, а после смерти Патриарха Пимена попала в Дивеево.

В Дивеево. Инокиня Ольга – четвертая справа.

Когда я в Дивеево несла послушание, то сильно болела, но мне было как-то легко, Батюшка Серафим дал сил, я просто летала. Потом уже такого не было.

По своему опыту могу сказать, что быть послушницей гораздо проще, главное иметь беспрекословное послушание и отсечение своей воли, а остальное всё приложится. Господь даст такую благодать и радость на душе, что об усталости и скорбях просто забудешь.

Хотя сейчас редко такое бывает, почему-то послушники не чувствуют такую благодать. Нет, видимо, такого искреннего послушания и горения сердечного, не совсем осознают, зачем они пришли в монастырь. Более стойкими в монашестве становятся те, кто с детства крещен и хотя бы иногда ходил в храм, имеет какой-то опыт церковной жизни. Монах, хочет он этого или нет, несет крест за всех своих родных, поэтому легче тем, у кого семья верующая. А у кого родственники совсем неверующие, тем гораздо тяжелее. Как и тем, кто крестился недавно или всю жизнь был невоцерковленным, они в монастыре не всегда искренне стремятся стать невестами Христовыми, им конечно бывает очень сложно.

У нас были родители очень верующие, по выходным всех нас возили в Троице-Сергиеву Лавру на службы. Хоть мы и ничего не понимали, маленькими были, просто спали в храме, пока весь все исповедовались и пели акафисты ночью, но всё равно это очень важно. Потом, когда подросли, уже наизусть знали всю службу, и это мне очень помогло в монастыре. Важно, когда с детства родители закладывают основы веры православной и водят ребенка в храм. Храм сам по себе воспитывает детей. Ребенок, хочет или не хочет, подходя к исповеди, уже понимает, что хорошо, а что плохо, это отложится обязательно в душе.

Новеньких сестер в монастыре я сразу ставлю учиться уставу, чтобы они разбирались в службе, чаще бывали в храме, слушали и сами читали Священное Писание. Ведь если внимательно читать Евангелие, каждый раз можно увидеть что-то новое.

Некоторые люди считают, что в монахи идут только неудачники по жизни, которые бегут от своих проблем. Насколько верно, на Ваш взгляд, это утверждение?

Конечно, это не так. Как правило, люди, «случайно» или от безысходности пришедшие в монастырь, долго здесь не задерживаются, потому что у них нет сердечного горения к Богу. Они ищут покоя, свободы от забот, но настоящий внутренний покой можно стяжать только длительной борьбой со страстями. В монастырь надо не «уходить» от проблем, а «приходить» к Богу. Нужно иметь решимость и мужество до конца идти этим путем.

Нельзя никого осуждать, особенно монахов. Обычно о монастырях плохо говорят невоцерковленные люди, которые ничего не понимают в духовной брани, верующий так не скажет. Пока человек на своем опыте не почувствует, что такое иноческая жизнь, он не сможет понять монахов. В миру больше внешних искушений, а в монастыре – внутренняя брань. Если человек пришел в монастырь, принял решение отринуть всё мирское, то никогда не нужно оглядываться назад. «Поминайте жену Лотову», говорит Господь. Враг всегда старается подловить нерадивого монаха. Даже если послушник просто сказал во время искушения: «Уйду из монастыря!», то диавол уже будет всячески стараться это исполнить: смущать мирскими помыслами, воспоминаниями, и часто, к сожалению, добивается своего.

А если внутренне отрешиться от всего мирского, то монашеская жизнь откроется во всей своей неземной красоте. Какие проникновенные службы были весь Великий пост – каждый день посвящен событиям земной жизни Спасителя, умилительные песнопения, чтения Священного Писания… Душа соединяется с Господом, сопереживает Ему, особенно на Страстной Седмице, когда мы вспоминаем последние дни жизни Иисуса Христа, Его наставления ученикам, Его страдания. Поется «Се Жених грядет в полунощи…», «Чертог Твой вижду, Спасе мой…», «Егда славнии ученицы…». Скоро Великий Четверг, будут читать 12 Евангелий Страстей Господа нашего Иисуса Христа, потом Царские часы, вынос Плащаницы, погребение… Все мы словно становимся соучастниками последних дней жизни Спасителя. И наконец, вместе с Его учениками, станем свидетелями Воскресения Христова.

Сейчас, в постигших человечество испытаниях, нам нужно особенно крепко молиться за весь народ, просить у Господа милости. Дай Боже, чтобы все мы вышли из этих скорбей обновленными и смогли вновь «единым сердцем и едиными усты» славить Христа Воскресшего в наших монастырях и храмах.